Неточные совпадения
— О, да, это очень… — сказал Степан Аркадьич, довольный тем, что будут читать и дадут ему немножко опомниться. «Нет, уж
видно лучше ни о чем
не просить нынче» — думал он, — только бы,
не напутав, выбраться
отсюда».
Отсюда уже
видно, что это революционность скорее индивидуальная, чем социальная, это есть восстание личности, а
не народной массы.
Не постигаю, почему ты так долго
не получил моего письма
отсюда тотчас по моем приезде: твои листки доходят до меня скорее, нежели мои к тебе;
видно, знают, что я нетерпеливее тебя ожидаю их, — расстояние кажется одинаково.
А наверху, на Кубе, возле Машины — неподвижная, как из металла, фигура того, кого мы именуем Благодетелем. Лица
отсюда, снизу,
не разобрать:
видно только, что оно ограничено строгими, величественными квадратными очертаниями. Но зато руки… Так иногда бывает на фотографических снимках: слишком близко, на первом плане поставленные руки — выходят огромными, приковывают взор — заслоняют собою все. Эти тяжкие, пока еще спокойно лежащие на коленях руки — ясно: они — каменные, и колени — еле выдерживают их вес…
Они замолчали. На небе дрожащими зелеными точечками загорались первые звезды. Справа едва-едва доносились голоса, смех и чье-то пение. Остальная часть рощи, погруженная в мягкий мрак, была полна священной, задумчивой тишиной. Костра
отсюда не было
видно, но изредка по вершинам ближайших дубов, точно отблеск дальней зарницы, мгновенно пробегал красный трепещущий свет. Шурочка тихо гладила голову и лицо Ромашова; когда же он находил губами ее руку, она сама прижимала ладонь к его рту.
— Вот еще выдумал! — накинулась на него Аграфена, — что ты меня всякому навязываешь, разве я какая-нибудь… Пошел вон
отсюда! Много вашего брата, всякому стану вешаться на шею:
не таковская! С тобой только, этаким лешим, попутал,
видно, лукавый за грехи мои связаться, да и то каюсь… а то выдумал!
— Все верно. Только здесь вот вставьте: «Лодка плыла от Воробьевых гор к Москве». А у вас
не видно, откуда она плыла. А это важно! Понимаете? Оттуда,
не отсюда!
— А, ну, черт… Лизавета Николаевна, — опикировался вдруг Петр Степанович, — я ведь, собственно, тут для вас же… мне ведь что… Я вам услужил вчера, когда вы сами того захотели, а сегодня… Ну, вот
отсюда видно Маврикия Николаевича, вон он сидит, нас
не видит. Знаете, Лизавета Николаевна, читали вы «Полиньку Сакс»?
— Борис, — сказал он Годунову, — тому скоро два года, я боярина Дружину за такой же ответ выдал тебе головою. Но,
видно, мне пора изменить мой обычай. Должно быть, уж
не мы земским, а земские нам будут указывать! Должно быть, уж я и в домишке моем
не хозяин! Придется мне, убогому, забрать свою рухлядишку и бежать с людишками моими куда-нибудь подале! Прогонят они меня
отсюда, калику перехожего, как от Москвы прогнали!
— Да еще на каком волкане-то, князь! Ведь это точь-в-точь лихорадка: то посредники, то акцизные, то судьи, а теперь даже все вместе! Конечно, вам
отсюда этого
не видно…
—
Не забудьте, что у меня есть лодка, — сказал Эстамп, — она очень недалеко. Ее
не видно отсюда, и я поэтому за нее спокоен. Будь мы без Молли…
С антресолей Шульца, если сидеть в глубине комнат,
не видно было черты горизонта, и потом, когда загорается зимою над Петербургом такая янтарно-огненная заря,
отсюда не видать теней, которые туманными рубцами начинают врезываться снизу поперек янтарной зари и задвигают, словно гигантскими заставками, эту гигантскую дверь на усыпающее небо.
Татьяна. Меня
не будет
видно… Я вот
отсюда посмотрю.
«Ну, вот что: привез я вам в лодке хлеба печеного да чаю кирпича три.
Не поминайте старика Самарова лихом. Да если даст бог счастливо
отсюда выбраться, может, доведется кому в Тобольске побывать — поставьте там в соборе моему угоднику свечку. Мне, старику,
видно, уж в здешней стороне помирать, потому что за женой дом у меня взят… Ну и стар уж… А тоже иногда про свою сторону вспоминаю. Ну а теперь прощайте. Да еще совет мой вам: разбейтесь врозь. Вас теперь сколько?»
«Братцы! — говорит, — стар я, простите ради Христа. Сорок лет хожу, весь исходился,
видно, память временами отшибать стало: кое помню, а кое вовсе забыл.
Не взыщите! Надо теперь поскорей уходить
отсюда:
не дай бог за ягодой кто к кордону пойдет или ветер бродяжьим духом на собаку пахнёт — беда будет».
— Эге-ге-ге! Так у вас, в бурсе,
видно,
не слишком большому разуму учат. Ну, слушай! У нас есть на селе козак Шептун. Хороший козак! Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды, но… хороший козак. Его хата
не так далеко
отсюда. В такую самую пору, как мы теперь сели вечерять, Шептун с жинкою, окончивши вечерю, легли спать, а так как время было хорошее, то Шепчиха легла на дворе, а Шептун в хате на лавке; или нет: Шепчиха в хате на лавке, а Шептун на дворе…
— Да вот часа два тому назад. Как же. Я с ним в воротах повстречался; он уж опять
отсюда шел, со двора выходил. Я было хотел спросить его насчет собаки-то, да он,
видно,
не в духе был. Ну и толкнул меня; должно быть, он так только отсторонить меня хотел: дескать,
не приставай, — да такого необыкновенного леща мне в становую жилу поднес, важно так, что ой-ой-ой! — И Степан с невольной усмешкой пожался и потер себе затылок. — Да, — прибавил он, — рука у него, благодатная рука, нечего сказать.
Отсюда берегов
не было
видно, и если смотреть к городу, то казалось, что воде нет конца. Только по двум-трем точно висевшим в воздухе огонькам можно было догадаться, что в той стороне живет и волнуется многолюдный город.
— Нет, — говорит, — уж мне,
видно,
отсюда не выйти. Куда я пойду, когда и поворотиться нет сил?
Частный поверенный проходил со своим портфелем через сени, чтобы сесть в тарантас, и в это время жена Жмухина, бледная и, казалось, бледнее, чем вчера, заплаканная, смотрела на него внимательно,
не мигая, с наивным выражением, как у девочки, и было
видно по ее скорбному лицу, что она завидует его свободе, — ах, с каким бы наслаждением она сама уехала
отсюда! — и что ей нужно сказать ему что-то, должно быть, спросить совета насчет детей.
—
Не сносить молодцу головы… Петр Андреевич-то весь побагровел… Укатит
отсюда с фельдъегерем «куда Макар телят
не гонял…»
Видно, есть рука, коли так озорничает… Вольтерьянец… Масон… — слышались шепотом передаваемые замечания и соображения.